Буки


 
В условиях массового общества слово «хамство» изменило своё значение — им называют всякое обращение к человеку, несущее в себе, помимо грубости, оттенки издёвки, глумления и куража; социальное же значение хамства почти забыто. В известной библейской истории главным было нарочитое нарушение иерархии — Хам издевался над отцом, попавшим, пусть и по своей воле, в жалкое и смешное положение. В массовом обществе, где «все в принципе равны», неформальные иерархии условны — они не легитимированы ничем. «Мало ли, что он старше», «Если болен — дома сиди», «На такси езди, раз обрюхатела», «Ты что, умнее других» — все эти и подобные им высказывания несут одно намерение: уничтожить иерархию. Потому что иерархия — это мир, равенство — это война, а массовое общество было создано для массовой же войны. Всё, что осталось обывателю после кризиса уникальности это эмоциональная реакция на информационный повод; кризис же идентичности оставил ему лишь собственное тело — последнюю крепость, которую он имеет право защищать, остальное дискуссионно. Право на особое отношение, таким образом, получает лишь тот, кому больно — отсюда и растёт культ жертвы, самый массовый из современных культов.


Русский язык прекрасен во всех отношениях — лучшего на земле нет — но особенно прекрасен он именно в такие моменты: жрец, жрать, жертва — да можно ли языку быть прозрачней? Что же является жертвоприношением для культа жертвы? Её противоположность. Некто, страдать отказывающийся наотрез. Ему можно причинить боль, ранить его, убить — но заставить страдать нельзя, это может сделать только он сам. Так он, к сожалению, чаще всего и делает.
 

Евромужчина с «дулькой» уборщицы (Man Bun)

Никто из нас не рождается ни сильным, ни смелым, ни спокойным — только слабым, испуганным и голодным. Человеком нас, поначалу, делают другие. Не личным примером, воспитанием или научением — это будет позже — закладываются основы человеческого существа, а демонстрацией духа его родителей. Если те владеют собой, действуют в унисон и уравновешивают друг друга, если вокруг порядок и организация, младенец не получит блокирующих импринтов в критический период развития — его стресс останется на оптимальном уровне. Сердечный и дыхательный ритмы, запах и голос родителей служат управляющими сигналами для формирующегося мозга и могут помогать или мешать этому формированию. Влияния этого периода могут как связать психические ресурсы, так и освободить их для последующего развития; разница будет ощутима — особенно, если отцом служит бабушка.
 

Евроженщина с лихим «полугитлер»ом (Hitlerjugend-Frisur)
Содомский Ход стремится нейтрализовать в общественном сознании фигуру отца — если не убрать её совсем, то сгладить всяческие различия между ней и фигурой матери (но фигура матери должна быть ведущей у девочек, и об этом я писать не стану: это женская командная цепочка, пусть они и пишут). В современных питомниках постчеловеков, расположенных в Европе, оболваненные отцы согласно машут manbuns, осуждая вслед за своими, под кобла остриженными, феминами фразу: «Мальчики  — не плачут»; но и мы, надёжа и опора, забыли вторую её половину: «Мальчики — смеются». И вопли маскулистов — мускулистых онанистов — лучшее тому подтверждение.
 
 

Родители
Наверное, нет на свете слова грустнее, чем «сирота». Когда отца нет, живёшь и зябнешь, будто на тебе всегда на одну одёжку меньше, чем на других. Бывает и так, что отец есть, но его взгляд потух (помнишь, как с его глаз будто бы слетала искра, сверху вниз, и день становился ярче?), он ходит по дому, как крыса по клетке, одними и теми же путями. Но это не он ходит, это ты. А и так бывает, что не отец будто, а кукла — злобная, с выжженым нутром: и то натворит, и там нагадит, и когда уже это кончится. Но и это не он, это ты. Потому что ты вырос, ты знаешь как надо и как правильно, ты помнишь всё, что он сделал не так — но ты не помнишь, когда ему звонил; не знаешь, что давно уже сильнее, но вряд ли лучше — потому что так и не понял, что ты можешь для него сделать. Пока он ещё здесь, ты можешь его усыновить.

А если его уже нет, то дать ему жить тобой, дать ему смотреть твоими глазами и дышать твоими словами, и пока ты говоришь с ним — молча — он будет отвечать, и он не умрёт. Ты стоял за ним в очереди к Богу, прятался за его спиной от солнца смерти — оно сморщило его кожу, выжгло цвет из его волос, иссушило его сильные руки; он тонет в болоте времени, а ты стоишь на его плечах; и когда он утонет окончательно, ты обнаружишь, что превратился в него, а он в маленького тебя, и тогда он прыгнет тебе на плечи — и ты засмеёшься с ним.

3 комментария

avatar
Манбун, хитлероугенд — это мода, внешнее, даже не коррелируещее с внутренним и сутью человека. Как малиновый пиджак и шестисотый не делает новым русским.
Поэтому погрузимся глубже. Ныне модно бушкрафтить, например, — выезжать на природу не просто покушать шашлыков с водкой, а истинно уединиться с природой, но используя некоторые приспособы, такое типа скаутско-туристическое направление.
Полезное дело? А то! Но человек перестал выживать только на природе уже со времён первых цивилизаций. И с тех пор всё больше и больше на первый план выпячивается выживание в социуме. Нынче манбун, или хитлуругенд, может являться залогом благополучия среднестатистического гномика, и это не его, конкретно, вина или заслуга, правда?



  • nmzq
  • 0
avatar
Любое изменение внешнего меняет и внутреннее, следование моде кое-что говорит о сути человека. 
Залогом благополучия гномека — с какой же стати? Разве что психического. 
avatar
Сильно!
Зацепило
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.