«Сознав себя животными, люди и будут превращаться в животных, т.е, разум будет атрофироваться; антиномия двух разумов разрешится тогда атрофиею сперва теоретического разума, а затем и практического. Об отрицании Бога — даже как идеала только — было уже сказано; космология же, как астрономия, и в настоящее время держится лишь миллиардерами или биллионерами, а при господстве 4-го сословия ни космология неодушевленная (астрономия), ни космология одушевленная (история) не имеют шансов на существование; сия же последняя, т. е. история, как напоминающая о предках, будет с озлоблением истребляться этими чтителями исключительно настоящего, будет истребляться во всех ее видах, в виде памятников, храмов, музеев, кладбищ… Только технология, обратившись в бессознательную технику — что будет равняться атрофии практического разума, — станет господствовать. Половое чувство, или похоть, создав бездетный брак, вытеснит тогда любовь и к отцам, и к детям. Если это существо, которое не будет даже рождать, а будет лишь умерщвлять, достигнет искусства добывать питательные и другие сырые вещества фабричным путем, которое (т. е. такое искусство добывания) также обратится в бессознательную технику, тогда это животное — горожанин — сделается самым противоестественным произведением природы. Что же тогда сделает с животными и растениями, ставшими ненужными, это животное, вытеснившее предков, не пощадившее своих собственных потомков?!.. Не щадя никого, этот животный человек, или горожанин, очень будет дорожить собственным существованием, и наибольшее его продолжение сделает своею задачею, уничтожив все, что может грозить ему хотя бы малейшею опасностью, как поднятие на аэростате, опыты над грозовою силою и т.п.; аэростат же прежде всего будет оставлен, тем более что горожанину небо не нужно. Вытеснив предков, уничтожив бездетным браком потомство, это поколение, отрекшееся от сыновства и отечества, возненавидевшее прошедшее и будущее, делает невозможным со стороны человека возвращение жизни предкам, — что и есть Анти-Пасха и самое великое противление воле Бога отцов не мертвых, а живых. Истребив огнем кладбища, разрушив, не оставив камня на камне от храмов, назначив страшные наказания за всякое напоминание об отцах и матерях, которые дали им жизнь, не спросив их согласия, люди этого поколения обратят в храмы два рода домов терпимости, признают, что не естественное лишь, но и противоестественное nоn est pudendum (Не постыдно (лат.)), возведут пороки в добродетели. Увековечив несовершеннолетие, они станут истреблять друг друга, пока не наступит день гнева.

Н.Ф. Фёдоров (1829-1903), „Супраморализм, или всеобщий синтез“

Под утро К. снова приснился отец. Прозрачно-желтоватый, будто сотканный из кружащихся в солнечном луче пылинок, которые можно увидеть лишь раз в неделю, когда CliMat(tm) получает сервис. Сквозь утреннюю дрёму он слышал, как тяжело ступает в спальне старшая, собираясь на физический день*. Единственный день, когда К. может остаться с домом один на один.
Отец никогда не менялся, он так же смешно морщил своё странно неухоженное, в точках и ямках и чёрных иголочках лицо, так же неловко держал на весу руку, протянутую вслед К., как в тот день, когда старшая спасла К. от чего-то страшного, забрав его из лагеря временного содержания. Старшая никогда не говорила, от чего именно.
Как только она вышла, К. заплакал, стараясь не дрожать слишком сильно. На это всегда уходило 27,5 секунд, потом EmotiCon(tm) включал электросон, погружая К. в блаженное не-существование на час. Проснувшись, К. вяло сотрудничал с медконсультантом в телегостиной, выдумывая какие-то глупости, якобы расстроившие его. Однажды, заплакав, К. позволил себе закричать. Это был страшный день, который не хотелось помнить. Его повезли, физически, в медцентр, задвинули в трубу фМРТ и расспрашивали там, пока он не понял, что солгать не выйдет, и рассказал всё, кроме того, что помнит отца — не спросили. Старшая была в ярости, её социальный капитал упал на 256 единиц, а медобслуживание вышло настолько дорогим, что она целый год не могла обновить домашний софт. Этот год он спал в своём маленьком отсеке, вместе с Гугой и Викой, будто снова был на адаптации после лагеря, и у него всё время болели яички от постоянной коррекции**, которую старшая проводила, не снимая обуви.
Ты дефектный, бракованный, говорила она, ты мне столько стоил. Ты плохо сотрудничаешь, не хочешь быть милым. Я держу тебя только потому, что если расторгну контракт сейчас, мне срежут соцкап до минимального и я не смогу завести младшего партнёра ещё долго. Я столько для тебя сделала, столько отдала.
После этих — или похожих — слов она приказывала К. подойти, некоторое время рассматривала его, потом неожиданно била между ног. И смеялась, пока серв аккуратно тащил его в отсек, а румбы чистили пол.

После беседы с медконом, который долго мучил его коучингом профиля и игрой в Nicety(tm), К. открыл в телегостиной PlayGround(tm) и пошёл по мягкой, изумрудного оттенка траве, поглаживая других младших, лайкая статусы и меняясь подарками. Томико переподчинила ему пони (которых К. тихо, осторожно ненавидел — особенно розовых), а он ей  — хоббита из редкого сериала о Территориях. Игрушки поменяли тэги и каждая  пристроилась сзади-слева от нового хозяина. К. не любил сериалы о Территориях, они были слишком похожи на то, что делала старшая в те редкие часы, когда использовала телегостиную не для работы. Тогда она загружалась в серый тусклый шар, находила на карте ту или иную красную точку и открывала её, оказываясь среди землянок с мёртвыми окнами, или среди грязных палаток, или в большой яме, в которой монстры катили по спирали наверх тачки с грунтом. Где бы это ни происходило, монстры реагировали на появление шара одинаково — кричали, суетились и пытались убежать от огня.
Как обычно, К. открыл в одном углу внешние стены и посматривал туда изредка, не покидая пределов Playground(tm), будто случайно забыл закрыть одно окно, открывая другое. В окне был их двор, просторный и пустой, похожий на круг, чьи границы пересекали выходные пандусы домов. Один из них принадлежал особенному. Из-за своих специальных возможностей особенный передвигался при помощи специальной палки. Конечно, за ним всегда следовал серв. Вика объяснила, что особенный увеличивает социальный капитал их community, что им очень повезло иметь такого резидента. К. любил Вику, которая всегда объясняла ему то, что приносил Гуга. Старшая меняла их при каждом обновлении, и каждый год серв заносил в отсек очередного смешного робота и статую бородатой женщины с протянутой рукой.
Особенный сильно отличался от других внешне. Старшая больно наказала К., когда тот спросил, почему особенный так похож на монстров с Территорий, но так и не ответила. Целыми днями особенный передвигался по двору, дёргаясь и бормоча странные слова. К. случайно  выяснил, что когда он елозит по покрытию двора другой своей палкой, с прутьями — шширк-шштрах! шширк-шштрах! — то звук этот мешает модератору Playground(tm) отслеживать слуховые каналы пользователей. Сейчас особенный снова занимался этим странным делом, идя по сложной спирали вокруг оранжевого гриба серверной в центре лужайки, и К. прислушался.
— Сектым-сектым,- бормотал особенный, — форточка лектырдым! Абыр-абыр валг.Инн-на! Нна! Нахуябыбля. Блянахуябыбля!
Дом объявил о приходе старшей и К. выключил внешние окна и Playground(tm).

  — Hey, Kay, u okay? — крикнула она из прихожей и К. ответил ей с надлежащей радостью, заторопившись на встречу. Старшая сидела в прихожей на коляске, вытянув ноги. К. опустился на колени, аккуратно снял обувь, стянул влажные носки и кинул серву, который ловко поймал их в раскрытую пасть.
— Hey-hey, how was your day? — ритуально закончил К.
— Ужасно, милый, на Территориях опять бунт. Мы с трудом обеспечиваем безопасность Зелёных Зон, в атмосфере помехи (К. отправил Гуге слово „атмосфера“ и послушал Вику).
— Мне очень жаль, дорогая. Ты прекрасно выглядишь.
— А как был твой день, мой сладкий мальчик?
— Великолепно! Томико подарила мне пони!
— Мой мальчик любит Томико?
— Да, она очень милая!
— А меня, меня любишь?***
Вопрос ответа не требовал, К. молча лёг навзничь. Старшая выудила шарик визора из кармана коляски, махнула им в сторону К. и швырнула в стену напротив. Визор расплющился в тонкий блин, на котором возникло лицо К. Старшая грузно опустилась вниз, зажав лицо К. меж толстых бёдер, выпустила газы и начала двигаться, наращивая темп.

Когда всё закончилось и серв отвёз старшую в спальню, К. поднялся и потащился в комфортную. Умывшись, он долго смотрел в монитор зеркала,  слушая храп старшей, пока оно не стало запускать рекламу на заднем плане. Выходя, К. неожиданно ткнулся лбом в отвердевшую стену и пришёл в себя — во дворе происходило немыслимое. Особенный разбивал серву головогрудь палкой для ходьбы, выкрикивая свои невнятные слова. Развернувшись, особенный расколол колпак серверной, сунул в трещину какую-то внутренность серва и отскочил. Что-то зашипело; впервые на памяти К., стены домов омертвели, потеряв прозрачность и звукоизоляцию, свет проходил внутрь лишь через узкие мёртвые окна, которые К. ранее не видел. Крики особенного заглушили храп старшей, и К. вдруг услышал, о чём тот орёт. Отодвинув прямоугольный кусок стены в сторону, К. вышел на пандус и осторожно двинулся к центру лужайки. Вокруг дружно ревели младшие, только младшие — физический день. Через некоторое время К. понял, что EmotiCon(tm) не работает, и радостно заплакал.
— Смотри, бегут гады! — орал инвалид, подзывая К. рукой, — Привет от тёти Моти, шакалы ебучие! Подь уже сюда, малый, дам чо!
К. подошёл. Инвалид протянул ему метлу.
— Слушай сюда. Тебя зовут Костя. Ты — мужчина. Иди, приласкай свою халду. Я задержу их. 
Костя взял метлу и потрогал острые пластиковые прутья. Развернулся и пошёл к дому, откуда разносились беспокойные звуки — его старуха пыталась сдвинуть нерабочую коляску. Инвалид уже был на пол-пути к калитке, которая сотрясалась от ударов снаружи. Заметив высунувшуюся было Томико, он закричал ей:
— А ну назад, сука! Ёб твою колу и спецшколу!
Томико села, где стояла, и обмочилась.

Костя пел, поднимаясь по пандусу. Он не слышал, как инвалид издевался над сервом-безопасником, который хоть и одолел калитку, но не мог ни обойти особенного, ни оттолкнуть.
— Oh it's such a perfect day, — горланил Костя,
— I'm glad I spent it with you!
— Oh, such a perfect day
— You just keep me hanging on,
— You just keep me ha-a-ngin on!
В доме ЗАКРИЧАЛИ.


* день физического присутствия в офисе, как противоположность удалённой работе
** ball busting
*** facesitting