Однажды БАНЗАЙ шёл мимо кладбища Софии-Шарлотты в сторону выставочного центра. В то же время ГУДВИН шёл по той же стороне бульвара Королевы Елизаветы мимо пенсионного ведомства.

Когда они встретились, ПОСТОРОННИЙ НАБЛЮДАТЕЛЬ отметил 18:07 в журнале наблюдения, сверившись на всякий случай с часами на фасаде здания биржи труда.

Банзай был одет в черную куртку Дики, темно-серые в клетку штаны охранника и носил патентованные ботинки доктора Мартенса из блестящей черной кожи без характерной прошивки. Тонкий черный подшлемник вместо шапки, сутулость и широкий воротник делали его похожим на грифа, сосланного жить среди людей.
Гудвин был одет в темно-синюю драповую шинель ВВС Швеции, темно-коричневые в клетку брюки и носил туфли мастерской «Триппен» из матовой черной кожи. Вязаная шапка рыбака, шинель и длинный хрящеватый нос придавали ему вид пирата, выпущенного на поруки. Банзай курил экологически чистую швейцарскую траву в упаковке OCB (черный). Гудвин курил непальский гашиш ручной сборки в упаковке OCB (белый).

Посторонний наблюдатель отложил монокуляр, выплюнул потухший окурок (твердый марокканский гашиш пополам с песком) и взялся за органный микрофон.
— Гудвин. — сказал Банзай, передавая и принимая косяк.
— Банзай. — сказал Гудвин, принимая и передавая косяк.

Наблюдатель поднял окурок, нашарил зажигалку, щёлкнул, затянулся и покачал головой. Лобовое стекло заволокло дымом, сквозь который тускло просвечивало жёлтое пятно почтового ящика. В двух кварталах позади, у больницы Красного Креста, «скорая» включила сирену. Сердце мира словно пропустило удар, затем время двинулось дальше.

— Пока жив, нет предела унижению. — сказал Гудвин. — Но что делает актёр, если все роли — амплуа, если декорации, костюмы и грим предопределены, суфлёр лишь напоминает, что скоро придется уйти со сцены, а зритель один и видит всё?
— Он играет роль, забывая о себе. Ты говоришь цветистые банальности. — ответил Банзай. — Играть честно в твоей власти. А больше — ничего. Спасибо и на том. Что более достойно, рабство или служение?

Наблюдатель наклонил голову и прижал прикрепленную сбоку черепа трубку рации к плечу, вдавливая тангенту. Закончив говорить, он всякий раз слегка поднимал голову вверх – так, что со стороны могло бы показаться, что он бьётся в замедленном припадке. Могло бы, но не казалось — потому что посторонний наблюдатель себя не наблюдает.
— Вышка, Вышка, я — Штопор, приём.
— Штопор, я Вышка, на связи.
— Вышка, у меня ситуация четыре, как понял меня?
— Принято, Штопор. Почему так скоро? Приём.
— Не могу знать, Вышка. Запрашиваю РВП ГБР, приём.
— У ГБР нештат на маршруте, РВП Ч+15, приём.
— Вышка, вы там, блядь, охуели? У меня стрелка уже в красном, приём.
— Спокойно, Штопор. Приборы?
— Сто.
— Ебаать. Жди, Штопор.
— На приёме.
Наблюдатель выпрямился, прикурил ещё раз и в несколько затяжек прикончил косяк. Повернувшись вправо, он аккуратно выплюнул его в приоткрытое окно, попав точно в ухо велосипедисту, проезжавшему мимо. Взмахнув левой рукой, тот резко свернул направо, пролетел небольшой газон, въехал передним колесом между прутьев решётки, разбив стекло полуподвала биржи труда, и врезался лбом в кирпичную стену.
— Кибела-ж-мать, — выдохнул наблюдатель — началась смена...

Тем временем Банзай и Гудвин поменялись косяками вновь, и Гудвин сказал:
— Служение, конечно. Знать бы, кому...
— Не начинай опять, хорошо? — сказал Банзай, скривив и без того страшное лицо. — Тебе мало было?
— Мог бы и не напоминать. — сказал Гудвин, — Или напомнить, откуда я тебя в прошлый раз вытаскивал?
Банзай неожиданно улыбнулся, напугав чёрную вьетнамскую свинью, которую каждый вечер выгуливал гомосек, живущий в доме напротив. Свинья произвела одномоментную дефекацию и рванула в сторону дома, от чего гомосек выронил свой айпад.
— Пошёл ты в пизду, Гудвин. — сказал он, наблюдая борьбу свиньи и анальной жертвы Степана Йобса за место у руля их причудливого тандема.
— Хайль Кибела, — согласился Гудвин. — А ты, Банзай, пошёл на хуй.
— Шива Ом, — согласился Банзай. Оба рассмеялись, приведя этими звуками борьбу противоположностей к единству: свинья и её хозяйка метнулись через дорогу, рассудив, что с дома выдачи нет, а айпад застрахован.
— А ведь хорошая дурь, — сказали ещё живые мертвецы в унисон и рассмеялись снова.

В машине наблюдателя пискнула и зашипела рация.
— Штопор, Штопор, я Вышка, приём.
— Вышка, я Штопор, на приёме. — сказал наблюдатель, снова склонив голову к плечу.
— Штопор, ГБР не приедет, действуй самостоятельно, как понял, приём.
— Да вы ебанулись, Дора Моисеевна, я наблюдатель, я по штату не долж-
— Штопор, грызло забил быренько! Обмен нарушаешь, приказ по-боевой не выполняешь? Назад можешь не ехать. Твой фарштинкинер тухис привезут сюда и похоронят. По штату.
— Дорочка Моисеевна, да вы ж не так поняли, ну я же не отказываюсь, ну чем я их буду-
— Придумай, чем. Всё, Штопор, сопли сглотнул и выполняй. Доложишь. Конец связи.

Наблюдатель выключил запись, опустил микрофон и некоторое время сидел неподвижно, наблюдая, как велосипедиста грузят в вырулившую прямо на газон «скорую».
— Вот ведь халда старая, — сказал он наконец и тут же страдальчески ойкнул, вспомнив про «черный ящик». Нажал на болты с разных сторон трансмиссионного канала, вынул из открывшегося тайника дерринджер, откинул вниз стволы, защёлкнул обратно и сунул в карман спортивного костюма. Выйдя из машины, наблюдатель открыл багажник, достал гаечный ключ и два гвоздя-«сотки» из ящика для инструментов, захлопнул крышку. Тяжело вздохнув, он пересёк дорогу и направился к двум повернувшимся в его сторону фигурам.

— Фу, Бэрримор, что это? — спросил Гудвин, докурив и растоптав косяк.
— А это нас опять убивать идут, лорд Баскервиль. — ответил Банзай, проделав то же самое.
— Какая пошлость, мой верный друг. Но почему?
— Плебеи, сэр.
Они рассмеялись в третий раз.

Бывший посторонний наблюдатель выстрелил прямо сквозь куртку. Тяжёлая тупая пуля вошла в лоб Гудвина и вырвала затылок, выплеснув наружу фонтан багрово-серой жидкости. Вторая попала Банзаю в горло, перебив позвоночник, отчего голова перевернулась и повисла на куске кожи перед грудью. Подойдя ближе, он сунул разряженный пистолет в карман, опустился на колено и аккуратно прибил гвоздем первую лужу крови к асфальту. Затем вторую. Поднявшись, он посмотрел через дорогу. Работники биржи труда, вышедшие посмотреть на незадачливого велосипедиста, разбегались во все стороны. Очкастая толстуха в заблёванной белой блузке билась в дверь биржи, (открывавшуюся наружу), беззвучно открывая и закрывая рот. «Скорая» рванулась куда глаза глядят, хлопая незакрытой дверцей; санитары бежали вслед. Покачав головой, бывший наблюдатель выронил гаечный ключ и пошёл к машине. Забравшись внутрь, он натянул на голову гарнитуру радиосвязи, прокашлялся и надавил тангенту левой, окровавленной рукой.

— Вышка, Вышка, я Штопор, приём.
— Штопор, я Вышка, на связи.
— Задание выполнил, цивилы в панике, есть побочные, приём.
— Принято. Шехину зафиксировал? Приём.
— Ясное дело, не курсант. Приём.
— А хули не докладываешь, некурсант? Ладно. Шуруй оттуда, мы зачистим.
— Есть! Приём.
— И это, за халду. Сегодня после ужина — ко мне в модуль. В двадцать сотен чтоб был на пороге, как… штопор. Принял?
— Есть, — сказал бывший наблюдатель упавшим голосом. – Приём.
— Конец связи.

Отключившись, он уронил голову на руль и затрясся в беззвучных рыданиях. Через пару минут дрожь прекратилась и бывший наблюдатель выпрямился на сиденье. Заведя машину, он вырулил на дорогу и взял курс на синюю лавину проблесковых маячков, несущуюся навстречу. Утопив в пол педаль газа, он смотрел прямо перед собой, но видел лишь сужающуюся воронку, в центре которой росло, приближаясь, чёрное ядро.