Одним из главных маскирующих факторов культурного оружия является его двойственность; ни одно учение, движение или идеология не может быть адекватно оценено само по себе иначе как с филологической точки зрения, это просто текст. А вот его применение – речь, эффект которой зависит от того, кто «говорит», как «говорит», кому «говорит», в какой ситуации, каком контексте и т.д. 

Отсюда вечная неразбериха во языцех – если социал-демократия хороша, почему в одном государстве она сработала на его укрепление, а в другом – на разрушение? Почему в одном месте земного шара ислам – это больницы, школы и суды, а в другом – массовые казни, разрушение инфраструктуры и невольничьи рынки? Почему «старейшая демократия Европы» управляется «невидимыми руками» феодалов?
Дело в том, что видимая нам часть любой социальной технологии похожа на описание продукта на промвыставке – красиво, вроде бы осмысленно, а попробуй укради, тут нужна техническая документация, инструкция по применению и мн.др. Другое дело, если у тебя есть система «Эшелон»(SIGINT), Гугл (OSINT) и соцсети (HUMINT). Впрочем, сейчас не о том.
Противнику такое не отдают, не имея в запасе полностью работающую технологию как минимум следующего поколения. Без техдокументации и подготовленного кадра тех, кто должен применять технологию и обеспечивать это применение, любой «марксизм», «национализм» или «католицизм» — не более чем средство насадить в головы противников полезных тебе тараканов – полезных уже потому, что они там есть.
В то же время эти технологии базируются на принципе solve et coagula, «растворяй и склеивай» (человеческие общности). Индивидуализм относится к растворяющим технологиям. Для операторов содомского хода общность, образовавшая не агрегат, а биоплёнку, является производственным браком – её невозможно растворить, не потеряв при этом большинство носителей. В прошлый раз пришлось устроить мировую бойню.
Элементы людского хода невозможно уничтожить, они спрятаны в культуре, как части автомата в грузе металлолома. Очень часто они загажены противником, чтобы нормальные люди морщили нос и проходили мимо. Но везде, где живут под давлением, возникают одни и те же структуры – потому что они оптимальны и позволяют выжить в тяжёлые времена. 
 

 
Например, в русском языке есть слово «бурса». Оно имеет немецкий аналог Burse и латинский Bursa, а означает – общак и общагу одновременно. Общий дом и общий котёл. Об этом легко узнать, недаром же мы живём в информационном обществе – просто заглянуть в вику. Но только по-немецки или на эсперанто.
Бурса представляла собой центральное отапливаемое помещение, служившее столовой, местом собраний и учебным классом, а вокруг неё располагались спальни талибов студентов. Руководил бурсой дедушка староста, который давал духам новичкам первичные знания по латыни, математике и пр., если это было необходимо. Устав был строгим — например, запрещалось говорить на своём чурекском наречии по-немецки (учились на латыни, а общего немецкого языка тогда не было). Личный состав бурсы редко превышал двадцать человек.
Бурса имела собственную библиотеку, причём вступить в неё могли как люди с уже законченным образованием, так и бедняки, не имевшие других возможностей его получить.
«Во время испытательного срока позволялось плохо обращаться со студентами, они должны были заплатить взнос в общак или содержать старшие возраста и выполнять за них чёрную работу, а завершался он ритуалом depositio beani (=оставить хобот, «прописка»), сопряжённым с физическими и психическими мучениями кандидата. Бурса это форма организации быта и учебного процесса, и на этой стадии может существовать человеческий ход. Если его не защитить, управление перехватят, и начнётся ход содомский.
 

Германия, вставай!
 
Принцип объединения студенческих организаций мог быть разным – по религии, по месту происхождения, по профессии. Бурш означает «студент», «Бурсачество» же, Burschenschaft, это объединение по политическому принципу, своего рода  тевтон-талибан. Примерно каждый второй или каждый третий студент участвовал в военных действиях в составе «добровольческих батальонов». Вернувшись с войны в университеты, эти люди занялись проблемой объединения раздробленной Германии в общенемецкую империю.



Ну что, немцы, как дела?
 
 Собравшись, как это принято у немцев, в пивной, представители совета старост четырёх крупнейших землячеств (Senioren-Convent) распустили последние, и создали общую организацию. Её объединяющим принципом была обязанность каждого выступать за всеобщее, несмотря на различия интересов составивших её групп. Через два года эти же товарищи собрали представителей от университетов со всей Германии, чтобы создать общегерманскую организацию. После выступлений агитаторов произвели сожжение книг «реакционных», «антинациональных» и «не-немецких» авторов, а также Кодекса Наполеона. Книги стоили дорого, поэтому хазяйнуваті німці сожгли пачки макулатуры с соответствующими названиями.
 

Правосек Гоффман фон Фаллерслебен у вишиванці
 
Идентифицирующим символом нового национального движения стал костюм, получивший название «старонемецкого», хотя у него не было исторических прототипов, длинные волосы и борода – в противовес кацапской французской моде.
 

В Киеве Бузина, а в Маннхайме — Коцебю.
 
Для  шибко вумных предлагается погуглить слова «бурса», «camera», «ханака», «семья(угол.жарг.)», «артель», «кибуц», найти и назвать сходство и причину различий.